На шее под свитером какой-то мощный амулет. Подозреваю, что самоактивирующийся щит. Я такой только однажды видел. На среднем пальце правой руки массивный серебряный перстень. Больше ничего примечательного. Примечательной была девушка, стоящая радом с ним, лицом неуловимо напоминавшая Машу. Только девушка была выше моей подружки и на несколько лет старше. И волосы носила длинные, в то время как Маша всему предпочитала растрепанный ежик. Но тоже красивая. В смысле и Маша красивая, и эта девица не хуже.
Девушка была одета в серое, но явно без всяких претензий на какую-то символику: просто нравился ей цвет. Короткая кожаная куртка, плотные кавалерийские лосины с кожаными вставками, сапожки для верховой езды с маленькими блестящими шпорами. На шее, на цепи висел массивный амулет, буквально истекающий Силой, но истекающий как-то странно: Сила выходила из него, закручивалась в кольцо – и в нем же исчезала. Странно. На запястьях платиновые браслеты, тоже залитые энергией под завязку.
Девушка была вооружена и тоже, как и ее спутник, без особых затей – вороненым «аспидом» в кобуре на поясе. Ничего больше. Скорее так, для порядка. Гораздо лучше вооружены были их спутники, стоящие поодаль, у дальней стены. Их было трое. Двоих я опознал сразу – не в лицо, а по типу: телохранители. У обоих на плече по короткой СВД-К со складным прикладом и оптикой-малократкой и по длинному армейскому «кольту» в кобуре. Гранаты в подсумках, тяжелые тесаки, под куртками тонкие дорогие кольчуги. Оба пришлые, и что интересно – близнецы. Рослые, плечистые, светловолосые. Двое из ларца, короче.
Перед ними, ближе к нам, стоял еще один, вооруженный точно так же, разве что пистолет был богато инкрустирован и по стволу карабина вился золотой узор, а цевье было из какого-то красноватого дерева с затейливой резьбой. Интересно. Бледное лицо с очень правильными чертами, черные глаза. На голове черный тюрбан, намотанный на маранийский манер, обхватывающий лицо снизу, под подбородок. Худощавый, явно очень гибкий и сильный. Хм… что-то знакомое в этом всем… Точно! Тифлинг! А вон и свернутый латиг под распахнутой курткой. Уже интересно.
Но вообще, с не такой уж богатой свитой пришел к нам Пантелей. Кстати, он ли это вообще? Ну мало ли – вдруг обознался, в кабаке темно и суетно было. Может, похожий кто?
– Пантелей? – спросил я. – Не ошибся?
– Я. Именно так, – слегка улыбнулся он. – Не ждали?
– Как – не ждали? Ждали, – пожал я плечами. – Даже искали. Разве не заметно было?
– Заметно, заметно, – успокаивающим тоном, каким обычно говорят с нетрезвыми буянами, уверяя, что их уважают, ответил колдун. – Особенно в последние полчаса, с тех пор как вы чужим порталом пришли и владетеля сего спасаемого богами места извели огненной смертью. Вместе с его начальником охраны – родственником и единственным настоящим наследником. И двоими личными магиками, а заодно и ближайшими советниками.
Тон у него по-прежнему был веселый, как будто наше появление его вовсе не беспокоило. А может, так оно и было. Недаром он чуть не первым колдуном из ныне здравствующих почитается. Маша, кстати, молчала – лишь смотрела на сестру в упор. А сестра смотрела на нее с непонятным выражением лица.
Однако нечто интересное я узнал. Почему, например, сопротивление нам было таким неорганизованным и немного бестолковым, хоть и яростным. А все очень просто оказалось, да и объяснимо, по большому счету. Сеньору местному не терпелось результатов похода дождаться, вот и пошел со всеми присными покараулить у портального маяка, где и попал под раздачу. Маша их всех раз – и в прах повергла, причем в прямом смысле слова. Как в погребальной урне прах, не гуще.
– А зачем искали меня? – спросил Пантелей. – Неужто из-за денег? Сколько там – десять за меня?
– Двадцать.
– Ах, два-а-адцать! – иронически протянул он. – Можно с ума сойти! Бешеные деньги! Настенька… помоги мне с дверкой.
Так обратился он к стоящей рядом сестре моей подружки, указав ей на сокровищницу. Та лишь улыбнулась мимолетно, как Лари часто делает, подняла вытянутую руку с повернутой от себя ладонью, и… выбросила такую могучую волну чистой Силы, что меня морозом до костей прохватило, а могучая дверь смялась как листок картона в мозолистой ладони пьяного портового грузчика. Лишь заскрипело и жалобно заныло толстое железо, и с пулеметным треском вылетели могучие заклепки, одна за другой. Вырвало петли, дверь сплющило в уродливый ком и отшвырнуло с грохотом в сторону – так, что с каменной стены крошка посыпалась.
Затем она вновь обернулась к нам с небрежным видом, хоть и несколько ненатуральным. Похоже, что такая мощь для нее не безделица, откатом-то накрыло. Испарина на лбу, и побледнела даже.
– Насть… а это ты как? – вдруг спросила Маша. – Ты же не колдовала.
– Не колдовала, – улыбнулась та. – Просто знала все про всех, за что меня все ненавидели. А я ненавидела их за то, что вынуждена все про них знать. Знать, кто ворует, кто изменяет жене, кто и вовсе с кобылой любится. А они знали, что я знаю. И хотели от меня знать о других. И что это была за жизнь?
Говорила она не повышая голоса, как будто повторяя наизусть давно затверженную речь. Наверное, так оно и было. Она эту речь, пожалуй, с тех пор как говорить научилась, повторяла. Я бы повторял, на ее месте будучи.
А что? С таким даром жить среди людей не просто невозможно, но еще и опасно. Ведь рано или поздно любой задумавший худое сообразит, что все его планы и тайны могут быть раскрыты некой девушкой Настей – лишь потому, что дар у нее такой. Придет к ней квартальный, спросит, а она подумает – да и ответит. И тогда злодеи подумают немножко – да и убьют ее заранее. На всякий случай, от худого. А этого она не узнает, потому что думать про каждого злодея в округе и знать его планы невозможно – думалки не хватит, через край потечет.